Спустя несколько минут, меня подняли на ноги пинками и заставили бежать к стоявшему на барачном пятачке грузовику. В кузов забросили словно мешок с картошкой. Упав, я сильно ударился о какие-то железки с досками. Заскрипели деревянные сиденья лавок под задами устраивающихся конвоиров.

— Форверст! — глухо раздалась команда снаружи. Двигатель зарычал, хлопнула выхлопная труба, и грузовик двинулся, гремя подвеской и медленно набирая скорость. Моя попытка сесть была немедленно пресечена грубым тычком приклада в грудь.

— Лежать, русская свинья! — равнодушный голос охранника, сопровождавший удар ещё раз убедил меня в том, что моё возвращение в Цайтхайн проходит не совсем так, как ожидалось. Странно, что ещё не связали.

Многочасовая перспектива лежать обездвиженным кулём не прельщала. Я постарался свернуться в позу эмбриона и оценить ущерб организму. К тому же даже если меня и не везут обратно в Цайтхайн, несколько часов, чтобы крепко подумать, есть наверняка.

Приехали мы глубокой ночью. Куда, понятное дело, рассмотреть было невозможно. Не потому, что темно, естественно, а вследствие моего вынужденного положения «ниже плинтуса». Меня бесцеремонно выволокли из грузовика, но уже без тумаков и затрещин.

— Куда его, герр лейтенант? — послышался голос гефрайтера с противоположной стороны грузовика.

— В допросную, отдел «3А» и…водой его окатите, что ли. Воняет как свинопас. Потом санитары пусть обязательно помоют и обработают кузов. Не хватает притащить снова заразу из этого Зеештадта, — чей-то довольно молодой голос отдавал команды с оттенком пренебрежения, — и когда только господин комендант организует там отдельный карантин? Ладно, Вернер, заключённый должен быть готов к допросу через четверть часа. Гауптмана Кригера не любит ждать!

— Яволь, герр лейтенант! — меня снова грубо дёрнули и, направляя толчками приклада, повели в обход грузовика.

Всё-таки мы в Цайтхайне! Из памяти всплыли добытые из сети и специальных форумов фотографии шталага, лагерные планы и рисунки некоторых заключённых.

Конвой вёл меня мимо нескольких длинных трёхэтажных корпусов казарменного типа, окружённых дополнительным забором из колючей проволоки.

Чёрт, точно, это же местный госпиталь! Я поискал глазами «белый дом», что по рассказам очевидцев представлял собой сначала палаты, куда отправляли евреев, а затем был переоборудован в шоковый изолятор для умирающих. То самое место, куда моего деда отправили умирать в 1943-м.

А ведь именно госпиталь в очень скором времени станет «колыбелью» местного подполья, сформировавшегося из возникшей зимой партийной ячейки. Мда…от этого знания было пока ни тепло, ни холодно. Куда там меня ведут по распоряжению лейтенанта? Отдел «3А»? Хм… «2Б» — это, кажется, учёт военнопленных. Если сработал вариант с инженером, то логично было бы направить меня в «2А» — учёт и использование военнопленных на работах. Так, погодите-ка, вспомнил! Похоже, назревает ситуация, которая характеризуется, как в старом анекдоте о кроссворде: «Полный крах всех надежд, шесть букв, вторая „и“».

Нет, это ещё не п@здец, это пока всего лишь фиаско!

Отдел «3А» в шталагах — это контрразведка абвера. А герр Кригер — десять против одного — тот самый гауптман по имени Отто, что побился из-за меня об заклад с инженером. И проиграл.

Тогда что это за хрень творится? Специально из-за меня гоняют грузовик. Правда, обращаются, как с кандидатом на отправку в концлагерь. Вместо того чтобы отправить с очередным лагерным этапом выбракованных больных и проштрафившихся пленных, как это делается в конце каждого месяца.

Ещё одна проверка? Вполне может быть. У герр Кригера на меня есть далекоидущие планы? А что: знание немецкого, грамотность, беспартийность и крестьянское происхождение, да ещё и силушкой Бог не обидел — все критерии под отбор в диверсионную школу. Херово. Хм, может, не всё так просто и я рано огорчаюсь?

В любом случае срываться в штопор рановато. Головы пооткручивать, будь то в отделе «3А» или ещё где-нибудь, я всегда успею. Терпение, Гавр, терпение. Мне ещё фрау найти нужно. Ну, или фройляйн. Не принципиально. Матрикул даже не ёкнул в присутствии водителя. Значит, минус ещё один кандидат. Ну не может же быть Демиургом один из абверовских охранников? Да и почуял бы его Матрикул, едва меня привезли в Цайтхайн. Нет, это та самая унтер. Терпение, Гавр! Двигаемся дальше.

Отдел «3А» располагался в невзрачной обшарпанной каменной пристройке к кирпичному зданию администрации лагеря. И имел отдельный вход, через который меня, предварительно трижды окатив из ведра холодной водой во дворе, провели в так называемую допросную. На самом деле ничем не примечательная комната-камера с небольшим забранным железной решёткой окошком почти под самым потолком. Окрашенные суриком стены, табурет, на который меня усадили перед обычным конторским столом, оказался привинченным к полу. Охранники ушли, оставив меня одного с невесёлыми думами.

Как ни странно, но транспортировку с предварительной «обработкой» мой организм перенёс хорошо: отбитые рёбра не болели, а на коже не было ни одной существенной ссадины. Удивительно, но дубасившим меня ногами охранникам ничего повредить не удалось. Хотя явно били по-взрослому, но профессионально или команды калечить не было? Из чего я можно сделать вывод, что это либо прямой приказ капитана, либо меня уберегли изменившиеся физические способности аватара.

Меня не пугало продолжение побоев или даже пыток. Я уже несколько раз смог убедиться, что физическую боль тело аватара воспринимает через своеобразный фильтр, причём в любой момент я мог уйти в состояние, предваряющее глубокую медитацию, вот только контролировать ситуацию и целенаправленно действовать я в таком виде уже не смогу. А это чревато травмами, с которыми организм аватара может и не справится. К тому же я до сих пор не получил вразумительных объяснений такому к себе отношению.

Пожалуй, единственное слабое звено — это Шурка-Механик. Не хотелось бы думать, что он раскололся или, того хуже, настучал преднамеренно. Но тогда бы по мою душу явились костоломы из гестапо, а не абвер. Что-то от безделья и скудности информации я себя стал слишком сильно накручивать. Давай-ка, Гавр, поглядим, как карта ляжет, а уж потом…

Кригер не заставил себя долго ждать. Вместе с ним явился рослый лысый немец со снулым лицом и усыпанными мелкими бородавками веками. Пока гауптман устраивался напротив меня за столом, он походя пресёк мою попытку вскочить и гаркнуть «Хайль Геринг!» лёгким тычком в затылок, от которого у меня посыпались искры из глаз и пропал голос. В висках заломило. Нда-а…это не охранники с подкованными сапогами. Это настоящий профи. Похоже, с Кригером пришёл штатный палач контрразведки.

Догадка оказалась верной. Лысый деловито и как-то очень ловко связал мне запястья и перекинул верёвку через блок, закреплённый на крюке под потолком. Подтянул её так, что я повис, еле касаясь пальцами ног бетонного пола. И встал рядом, меланхолично уставившись взглядом в стену.

— Спасибо, Гюнтер. Можешь пока нас оставить, — гауптман махнул рукой лысому и тот молча покинул допросную.

Кригер открыл перед собой кожаную папку с чистыми желтоватыми листами бумаги. Взял в руку карандаш и, пожевав губами, спросил:

— Тэлычко, какое звание ты имеешь в НКВД? Ты коммунист?

Повисла недолгая пауза. Гауптман не поднимал взгляда от содержимой папки. Дешёвый трюк…

— Никак нет, господин гауптман! Я никогда не служил и не имел ничего общего с чекистами. Никогда не был членом партии. Я рядовой красноармеец и…

— Ты лжёшь! — спокойно констатировал Кригер, — во время стандартной проверки после заявки инженера шахты Зеештадт выяснилось, что ты ещё на этапе был связан с пленным офицером и ещё несколькими коммунистами, которые недавно пытались совершить побег из арбайткоманды. Шайзе! Ты проявил подозрительную инициативу при регистрации по прибытии в Цайтхайн, пытаясь войти в доверие к представителям администрации. Ты отлично владеешь немецким. И твои объяснения — это лепет ребёнка. У меня есть письменные показания полицейских лагеря о твоём подозрительном поведении на этапе, мародёрстве и случаях подкупа охраны, а также торговле с польским населением в оккупированной зоне.